На изломе
Это здание стоит в Омске несколько в сторонке, на окраине. Хотя растущий город постепенно подобрался к нему вплотную и даже пытается понемногу обойти. И все равно это строение смот-рится особняком.
Сюда каждое утро стекается множество автомобилей, маршрутных такси и автобусов. Из них к зданию направляется поток людей. Когда подходит автобус, этот поток больше похож на лавину. Что ж тут необычного?.. Обычная городская картина.
И все же что-то, издалека, может, и не особенно видимое, становится просто невозможно не заметить, когда подходишь ближе… Быстро понимаешь, что это люди, у которых со здоровьем явно что-то не так… Глаза у этих людей не такие, даже не такие, как у посетителей обычной больницы. Здесь много лиц, отмеченных некоей неуловимой печатью… Это опять-таки глаза… И не только. На всем облике этих людей – не всех, но многих – лежит печать какой-то безнадежности или даже обреченности. Нет, они идут. Они намерены бороться.
Иногда их сопровождают. Эти сопровождающие выглядят по-другому. Они озабоченны. Они стараются для тех, других, чьи лица словно утратили некий огонек. Не все больные утратили… Но утративших много.
Поток направляется к дверям, над которыми крупно написано: «Онкологический диспансер».
Я тоже иду сюда. Не знаю, как со стороны выглядит мое лицо. Честно говоря, задумался об этом только сейчас, когда стал писать о других лицах. Хочу надеяться, что на моем лице нет обреченности. Но спешить с выводами не надо… Не все так самоочевидно.
Да. Нам, христианам, свойственно говорить, что мы другие. Что мы по-другому реагируем, по-другому оцениваем, по-другому живем и по-другому умираем. И по большому счету это все именно так. Но… Жизнь и особенно ее изломы ясно покажут и нам самим (к сожалению, часто не в первую очередь), и другим, сколько в нас на самом деле хрис-тианства.
И еще. На этих изломах мы можем вдруг обнаружить, сколько в нас простого человеческого естества. И нас могут даже ждать открытия, что люди, далекие от Бога, порой справляются с этими изломами лучше, чем мы. И тогда встанет вопрос о качестве нашего христианства.
Может, для этого Господь и усматривает эти изломы?
Мы говорим о благовестии. И это правильно. Мы благовествуем, рассказывая людям о Христе. Почему Павел мог говорить, что сила Божья при этом действовала в нем могущественно? Можем ли мы тоже так сказать? Или смущенно замолчим? Найдем «мудрый» путь длинных объяснений? Или честно посмот-рим правде в глаза и найдем то, из-за чего наша соль теряет силу или остается в солонке?
Изломы, или повороты нашего жизненного пути…
Чаще всего мы не видим и не знаем, что нас ждет там, за поворотом. Но у всех однажды наступает такой момент, когда очередной поворот выводит нас на финишный отрезок дороги.
Да, зачастую мы говорим, что христианин готов ко всем перипетиям жизни. Но… вот дорога повернула, и вдали, а может, и совсем близко – стена тумана, в которой так недвусмысленно проглядывает образ смерти. И тебе нужно, порой совсем неожиданно, не просто рассказать знакомую строчку из 22-го Псалма, а реально войти в долину смертной тени. О чем там заговорит мое сердце? Что станет с моим благовестием? Будет ли сила в моих словах? Не остановлюсь ли я в страхе, не стану ли цепляться за придорожные кусты? Не окажется ли моя смелость при виде смерти – плохо приукрашенной бравадой?
О, сколько вопросов!..
И на каждый из них обязательно будет ответ. Даже если я сам его и не произнесу вслух.
Мое поведение. Мое восприятие происходящего. Мои глаза. Мой облик. Да и мои слова тоже. Мое терпение. Или нетерпение. Мои объяснения и мои действия, мое молчание и бездействие, да и все, даже мелкие детали моего бытия вдруг станут не просто говорящими. Они превратятся в громкоговорители, которые мне не заставить замолчать…
Итак, поворот. Непростой поворот.
Расскажу, как его прохожу я.
Последние два года меня часто настигали простудные заболевания. Во всяком случае, мне так казалось. Нет, их и диагностировали так, если я обращался в больницу. Но многое переносил на ногах. Поскольку наш график поездок и всевозможных обязанностей не располагает к лежанию в больнице.
Но врачами я не пренебрегал. Так сложилось, что по тем или иным причинам я за два года трижды прошел флюорографию, по общегосударственной программе диспансеризации населения прошел более детальное, чем обычно, обследование. Все было «хорошо».
За эти два года – да собственно, болячки мои начались даже раньше – многое изменилось и в течении жизни нашей семьи. Мы поменяли место жительства.
Можно много и долго об этом рассказывать, но поделюсь только несколькими моментами. Моя жена как-то заметила: такого количества явных Божьих ответов на молитвы, как за время нашего переезда и строительства нового дома, мы не получали много лет. И это действительно так. Скажу только, что в Азово купить дом достаточный по площади для нашей семьи мы с нашими средствами просто не могли. А если бы и заняли денег, чтобы добавить к вырученным от продажи дома в Славгороде, то купили бы строение, совсем несопоставимое с тем, что мы имеем сейчас. По сути, мы смогли построить два дома. С семьей наших детей мы построили большой дом на одном участке. Господь дал нам милость во всем. Не было остановок ни из-за средств, ни из-за материалов, ни из-за рабочих рук. Почти всё мы сделали собственными руками. Нет, первой была рука Господня…
И вот когда мы уже перезимовали в новом доме, у меня обострилось течение моей «простуды». Весной на стройке – она у нас, похоже, закончится еще не скоро – стал замечать, что не могу спрыгивать с козлов, боль отдает по всей правой стороне груди. А впереди – очередная учебная поездка в Германию на сессию библейской школы…
Я с большой благодарностью Господу воспринял сам факт начала служения в нашем объединении библейской школы. И хотя в сердце всегда есть и трепетный страх, не сделать бы из этого благого дела источник трудностей и проблем, но радость от испытанных благословений – несравненно выше.
И вот я в пути. Наши германские братья всякий раз радушно принимают нас, всегда просят соучаствовать в назидании, хотя мы с большим наслаждением всякий раз готовы просто принимать удивительные Божьи уроки в занятиях и удивительно теплом и простом братском общении. Всякий раз неделя благословенного общения пролетает так быстро…
Но в этот раз, уже прилетев туда, я понимал, что будет нелегко. Грудь сдавливало, и режущая боль не давала свободно дышать. Все более усиливающийся кашель делал мое присутствие на уроках неудобным, да и в свободное время отнимал немало сил.
В конце концов братья увезли меня в ближайшую медицинскую клинику. Вокруг меня сновали доктора, очень оперативно взяли все анализы, сделали УЗИ и рентген, с помощью капельницы ввели обезболивающий препарат.
И… сказали:
– У вас все хорошо… Это похоже на невралгию…
После капельницы боль прошла, и я решил, что, наверное, я слишком мнительный и надо просто взять себя в руки. Но наутро я снова был в прежнем состоянии… На обезболивающих дотянул эту сессию. А по приезде домой попал в больницу, сначала с предположением на пневмонию, а потом – диагностический центр и направление в онкологию.
Вот и обозначился тот самый резкий поворот. Вчера ты находился в активном служении, плохо успевал все охватить, а теперь – очереди онкологической клиники, кажущееся бесконечным ожидание приемов и анализов, переменчивые мнения и вердикты, биопсия и, наконец, когда все собрано,– консилиум.
Врачи о чем-то активно переговариваются на своем малопонятном мне медицинском языке. Я ловлю только обрывки фраз: «Кальцинаты есть… карциноиды… лимфопатия…» Один за одним подходят к моему стулу сзади и трогают почему-то мою шею.
Наконец их переговоры заканчиваются.
Ведущий специалист, не глядя мне в лицо, говорит:
– Ну что вам сказать… У вас обширное распространение. Операцию делать поздно. Предлагаем вам химиотерапию. Вы согласны?
Как?! На бронхоскопии врач, смотревший мои легкие, восхищался ими, а тут… рак легкого… и запущенная форма, неоперабельная… Такое вообще может быть? Я ведь никогда не курил… Мы, христиане, ведем в целом здоровый образ жизни…
Нет, ничего этого я тогда не сказал. Казалось, что слова врача имеют с реальностью мало общего. Уже потом я осмыслил, что это и есть классическая человеческая реакция на такие неожиданные новости.
Я пытаюсь «поторговаться» – тоже, оказывается, типичное проявление человеческой природы:
– А у меня варианты есть?
Врач еще ниже опускает голову:
– Мужчина, у вас не много вариантов…
Потом, глядя мне прямо в лицо, добавляет:
– У вас, мужчина, нет вариантов.
Поворот пройден. Я стою перед новой реальностью.
То, что мы всегда допускаем теоретически возможным, теперь предстоит пройти на практике…
Не расточай свои печали
В коридоре седьмого этажа онкоцентра, в самом его конце, на сиденьях вдоль стеночки собралась группа примечательных пациентов. Вообще этот этаж отдан хирургическому отделению. Но в этой части есть особенная палата. Я назвал ее «конвейерной». Правда, несколько позже. А пока я приглядываюсь.
Я здесь новичок. Один за одним пациенты скрываются за дверью напротив. Сдают кровь. Анемичные, отечные лица, у многих мужчин лысые головы, у женщин – парики. Сдержанная тишина изредка прерывается короткими фразами.
Позже мне станет ясно, что процесс сдачи анализов связан с животрепещущим вопросом – допустят ли до следующей «химии»… Не случайно на лицах в этой очереди смешанное выражение апатии и тусклой надежды. Раньше я думал, что это несовместимые понятия… Апатия и надежда… Последняя едва пробивается из-под темного покрывала безнадеги…
Мне, как новичку, пока беспокоиться не о чем. Моя кровь еще не испытала ударов сильнейших химпрепаратов.
Палата, где делают первую капельницу,– на восемь коек. Матрасы обшиты плотной, похожей на брезент тканью. Каждый приходит со своей простынкой, занимает свободное место. Получив свою «порцию» встает, немного приходит в себя и уступает следующему страдальцу место на койке. Конвейер.
Мне предстоит около четырех часов «вливания». Волнения нет. Во всяком случае, мне так кажется. За дни ожидания поступления препаратов, назначенных мне, многое произошло. Еще до утверждения диагноза ко мне приехали дорогие братья служители и совершили молитву с помазанием. Тепло и сердечно пообщались.
Отметил для себя, что только первый раз испытал, что это такое, когда молитва с помазанием совершается над тобой, хотя уже столько раз совершал это служение над другими.
Еще до этого, да и после, были бессонные ночи. Постоянный прием обезболивающих. И вереницы мыслей... Мысли, мысли, мысли…
В библейской школе у нас есть предмет «Душепопечение». А в нем раздел: душепопечение в отношении умирающих. Сколько раз я теперь прокручивал в уме знакомый материал. Пять стадий, через которые обычно проходит человек, услышавший в отношении себя смертельный диагноз. Они давно определены из опыта и сформулированы американским врачом Элизабет Кюблер-Росс.
Иногда хочется не согласиться с приведенными там формулировками… Они, конечно, и не схема, которая действует неотвратимо и в каждом случае. И все же смысл в этих формулировках есть. Теперь я прохожу их, уже находясь по другую сторону материала… Анализирую. Мысли, мысли… Глубокие воды. Но в присутствии Божьем этот смутный океан уступает свету божественного откровения. Его лучи проникают в самое сердце и высвечивают реальность.
Духовное состояние христианина не изменится вдруг, в момент, когда беда постучит в двери. Смертельный диагноз застает нас такими, какие мы есть. И не нужно надеяться на чудо, что в экстремальной ситуации на нас вдруг снизойдет «внеочередной дар благодати». Конечно, посещения Божьи – несказанное счастье и в долине смертной тени. Но как правило, они приходят не сразу. Прежде предстоит увидеть себя. И если христианство было теоретическим, то не стоит рассчитывать, что все в одночасье исправится только потому, что мы оказались в тяжелейшем переживании.
Скорее, каждый из нас встретит свой крутой поворот в конце жизни так, как он жил до этого. Мера духовной зрелости определит то, каким он будет, наш спуск в долину смертной тени.
А пять стадий принятия неизбежного, по Кюблер-Росс, следующие: отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие.
Кто-то может сказать, что это не так, что у христианина все происходит по-другому, но… Еще раз скажу, не стоит спешить с резкими оценками.
Нет, я не могу сказать, что я принял свой диагноз с гневом или отрицанием. Кажется, я не спорил. Ни с врачом, ни с Богом… Кажется… Но как понимать свои чувства и мысли, которые особенно в начале никак не могли вместить, что все это происходит со мной, как оценить желание сказать самому себе, что допущена диагностическая ошибка, что все как-то нереально? Я ведь на ногах, могу еще на короткие расстояния проехать за рулем машины… Разве больные в четвертой стадии, как меня оценивают медики, не лежачие, которым нужна сиделка?
О, сколько разных аргументов может подсказать человеческое сознание. А стоит за этим прос-тое отрицание, неготовность принять реальность такой, какая она есть…
И вот позади проверочные исследования, всё подтверждается, и я – в «конвейерной» палате. Несговорчивое сознание уступило фактам, и, с помощью Божьей, хочу просто в смирении принять свою долю. Конечно, впереди – углубление самоанализа, еще не одно открытие. На основании уже пройденного можно достаточно уверенно предполагать, что эти открытия далеко не всегда будут радостными.
Но я хочу учиться.
Последние годы в сердце и на устах была частой одна молитва: «Господи! Достигни во мне Твоей цели…» Бог слышит молитвы. То, что сейчас происходит со мной,– это ответ. Нет, еще не весь. Но его часть.
Когда смог принять это, в сердце водворился покой…
Я понимаю, что герой из меня не получится. Но я точно знаю, Кто настоящий Герой. Кто держит в Своих руках мою жизнь. Кто направляет все обстоятельства. Кто заботливо Своей пастырской рукой направляет к цели.
Не расплескать бы оставшиеся дни… Не растратить попусту время, отведенное Господом для завершающих уроков жизни.
Мне так по сердцу название одной книги Павла Биллхаймера: «Не расточай свои печали». Действительно, не расточить бы. А способность к этому у меня есть. Удивляюсь изворотливости моей плоти – и в завершающем классе моего обучения в школе Божьей она тут как тут. Находит лазейки и диктует свое мировосприятие. Вот одна небольшая иллюстрация.
На первой «химии» встретил приятную пару. Он – недавно вышедший на пенсию мужчина, несколько грузный, хотя, очевидно, уже потерявший в весе из-за болезни человек. Она – сухонькая, подвижная женщина с живыми и в то же время грустными глазами. После шести сеансов химиотерапии его опухоль, было уменьшившаяся в размере, снова «выстрелила» и начала распрос-траняться. Ему поменяли схему, а может, и препарат. У него начала болеть поясница, и теперь его верная жена не отходит от своего любимого.
Эта женщина при всей своей сконцентрированности на муже сохранила способность замечать ближних и делить с ними свое внимание и участие. Дала несколько небольших, но дельных советов по больничному быту, живо участвовала в разговоре о том, что можно сделать и чем помочь при стоматите, вызванном химиотерапией, и так далее. А потом, подойдя ко мне и наклонившись пониже, чтобы избежать лишней огласки, прошептала:
– Знаете, что еще может помочь? Мы каждую неделю идем в церковь и заказываем особую молитву... И надеемся...
Вот тут-то и сказалось мое неумение вовремя заметить и правильно оценить момент, распознать душевное состояние человека. Я улыбнулся... Нет, не иронически и конечно уж не саркастически. Это была улыбка, значение которой я понял только после, когда осмысливал прожитый день. Это было некое чувство собственного превосходства, что ли...
Я сказал:
– Обо мне молится почти полмира. И в России, и в Германии, и в Америке…
Лицо моей собеседницы словно накрыло тенью. Она тихо и печально произнесла:
– А мы вот только нашей семьей молимся...
И медленно отошла к постели мужа.
Как хотел я после еще раз встретить эту добрую женщину и попросить у нее прощения! За духовную бестактность. За неумение понять. За гордость и высокомерие.
А гордость – первый грех.
Я искренне рад, что у меня много друзей и родных. Как по плоти, так и, главное, по духу. Я рад, что они с неподдельным участием и глубоким переживанием молятся обо мне. Уверен, Бог воздаст им за их добро. Но я... Я почувствовал себя выше моего ближнего. Из добра и соучастия моих друзей и родных я сделал себе постамент, чтобы с его высоты поглядывать на окружающих…
Прошло уже немало времени после первой химиотерапии. А своих соседей по той процедуре я пока так и не встретил. Нет, я не казню себя безутешным самобичеванием, но урок я вынес – никогда не спеши языком своим! А с теми, кто борется со смертельным врагом – болезнью,– будь втройне внимателен.
Бога не возьмешь числом голосов. Трепетная, искренняя молитва одного человека в Его глазах может весить больше, чем складные и многочисленные молитвы современных фарисеев, каким я вдруг увидел себя. А гордость делает человека черствым, во всяком случае на уровне тонких духовных восприятий. И делает нас неспособными послужить утешением, лишает способности стать для страдальцев знаменитым евангельским Милосердным Самарянином.
Хочу не только учиться, но и научиться.
Помоги ближнему. Постарайся его понять. Выиграют от этого все. И ты сам не в последнюю очередь. А гордость... Что ж, она гордость и есть. Один из смертных грехов…
Чтобы мое благовестие смертельно больным людям было действенным, нельзя давать место плоти.
Господи! Достигни во мне Твоей цели…
А. И. Вейс
(Продолжение следует)